Как самый успешный белгородский гандболист оказался на Балканах

Бронза Олимпийских игр в Афинах до сих пор остаётся последней медалью мужской сборной России по гандболу. Но мы её помним ещё и потому, что эту награду помог завоевать белгородец Алексей Растворцев. На клубном уровне он выиграл множество титулов с подмосковной командой «Чеховские медведи», а под занавес карьеры отправился за границу. Мы нашли спортсмена в Северной Македонии.

Кризис везде

– Алексей, чем сейчас занимаетесь? Связана ли как‑то ваша жизнь с гандболом?

– Закончил играть в 2016 году, последним клубом стала сербская «Войводина». Женился, дочка родилась. Четыре с половиной года работал в македонском «Вардаре» заместителем спортивного директора, занимался академией, юношескими командами. У «Вардара» был российский собственник – Сергей Самсоненко. Потом пришёл другой человек, и те программы, которые развивал Самсоненко, закончились. Постепенно из команды ушли почти все русские игроки, и нас тоже сократили. Уже полтора года я никак с гандболом не связан. Хотя желание поработать есть, и, возможно, вернусь в спорт. Не обязательно даже в гандбол. Но сейчас кризис везде, непонятно, что будет со спортом вообще. Пока занимаюсь другими делами, помогаю жене – она у меня специалист по медицине.

– Что представляла собой система «Вардара»?

– Клуб пытался сделать свою академию по всем городам, чтобы дети играли на турнирах. Сейчас весь мир работает по науке, в той же Франции около 40 гандбольных интернатов. И они как на конвейере игроков штампуют – каждый год выходят два-три человека, которые сразу готовы не просто играть в каком‑то клубе, а даже в сборной страны. Позиции на площадке закрыты на десять лет вперёд. Но в системной работе много аспектов, важно всё: медицина, питание, моральная подготовка. И нужно отбирать детей, которые подходят для гандбола, а не просто с улицы кого‑то хватать.

Тем не менее под «Вардаром» было четыре команды: дети нескольких годов рождения и даже команда суперлиги «Вардар-2». Пытались выстроить вертикаль, чтобы снизу вверх всё функционировало. Но «Вардар» – команда, которая нацеливалась на самый высокий результат, поэтому молодёжи было тяжело конкурировать с основой и пробиваться в состав. Были задумки заключить договоры с более слабыми командами, чтобы отдавать ребят в аренду. Но потом со сменой владельцев многие идеи сошли на нет.

– «Вардар» теперь переживает не лучшие времена?

– Насколько мне известно, в клубе всё чётко, деньги есть. Просто они другие – бюджет стал меньше, изменился состав, цели, задачи. Пять лет «Вардар» был постоянным претендентом на «Финал четырёх» Лиги чемпионов, а сейчас по‑другому. Клуб может удивить, игроки там всё равно приличные. Но в целом уровень игры, конечно, упал.

«Мне дали поверить в себя»

– Давайте вспомним, как вы сами начинали заниматься гандболом, первые тренировки.

– Ходил в ДК «Энергомаш», первый тренер – Сергей Иванович Ярковой. Лет девять мне было. Игра как‑то сразу захватила – я, как в песне, заболел гандболом. Даже сбегал с уроков, чтобы попасть на тренировку. Отец, царство ему небесное, делал всё возможное, чтобы я занимался. Он жил этим, хотя сам к спорту никакого отношения не имел.

– В 15 лет вы уехали из Белгорода в спортинтернат питерской «Невы». Сложно было в этом возрасте покидать дом?

– Да как‑то нормально. Интернат состоял из двух шестиэтажных зданий: в одной стороне девушки, в другой юноши, все спортсмены. Попадаешь в эту атмосферу и особо не думаешь – всё идёт, как идёт. Тренируешься, учишься. Психологических проблем не припомню.

– А в воронежской «Энергии», куда вы попали спустя два года?

– Это уже как приключение. Новый город, новые друзья… В команде было несколько 25-летних игроков, и они за нами, младшими, следили. Были определённые правила, и мы знали, что их запрещено нарушать. Год-два нас гоняли прилично.

– Вы играли за «Энергию» целых восемь лет. Что это было за время?

– Это моё становление и как игрока, и как человека. Понятно, что фундамент был заложен в Белгороде – я благодарен всем, кто со мной здесь работал. Но «Энергия» оставила громадный след в карьере, именно там мне дали поверить в себя. И я команду тащил, и она меня. Были такие моменты, когда я приезжал из сборной – а там всё‑таки больше именно командных действий – и начинал в играх за клуб почаще пасовать, скидывать в линию. Меня тренер Игорь Григорьевич Колесников вызывал и говорил: «Лёша, в сборной будешь в линию скидывать. Нам тут твои голы нужны, а не скидки». Такое вот доверие, полный карт-бланш. Поэтому только позитивные воспоминания. Ну, и Воронеж стал моим вторым родным городом – до сих пор там много друзей.

– Дальше у вас был не менее важный этап карьеры – самый титулованный российский клуб «Чеховские медведи».

– Туда я ехал уже как игрок, от которого ждут результата. Да, это серьёзный этап – 10 лет я прожил в Чехове. Колоссальную работу проделали и игроки, и руководство – в первую очередь Владимир Салманович Максимов. Тогда «Чеховские медведи» превратились в такой клуб, с которым стали считаться в Европе. Жаль, что мы так и не смогли победить в Лиге чемпионов.

– В чём уникальность Владимира Максимова?

– Работоспособность сумасшедшая. Он любит свою работу, живёт гандболом. У него в Чехове всегда костюмчик висел. Тренировку проведёт, переоденется – и едет заниматься организационными вопросами. Возвращается – снова на тренировку. Внутренний стержень у этого человека даже не железный, а титановый. Я иногда ругался с ним, обижался. Но некоторые вещи, которые он мне говорил, только сейчас понимать начал.

Балканская встряска

– После Олимпиады-2004, о которой мы ещё поговорим, к вам поступали предложения из‑за рубежа?

– Да. Хотя ещё до неё, после Воронежа, я почти уехал в немецкий «Киль». Оставалось только подпись поставить в контракте. Но в последний момент всё‑таки выбрал Чехов. Лет пять-шесть много было предложений, а потом уже и предлагать перестали: поняли, что никуда не поеду. Хотя я немного жалею, что на пике формы не попробовал себя в другой среде.

– Но в 35 лет вы всё‑таки на это решились.

– В 2013 году в «Чеховских медведях» возникли финансовые проблемы, и Сергей Самсоненко позвал в «Вардар». Получается, я карьеру на два-три года продлил. В Чехове мог бы годик поиграть, но, думаю, не больше. У меня как раз год контракта оставался. А после переезда меняется образ жизни, ты собираешься и начинаешь даже больше показывать себя – это новый вызов, какая‑то встряска. Как бы мы ни были похожи с сербами, македонцами, всё равно там другая жизнь, чуть-чуть другой менталитет.

– Что было самым трудным в другой стране?

– Если брать среднестатистический российский клуб, он по сути выживает – всё время пытается найти деньги на зарплаты игрокам, на поездки. А при переходе в «Вардар» мне сразу дали машину, хотя в контракте ничего такого не было. Для спортсменов делалось всё! Пока нам готовили квартиры, мы жили в пятизвёздочном отеле. Какой‑то медицинский вопрос – добро пожаловать в частную клинику. Самсоненко сразу начал строить зал, реабилитационный центр, столовую. В первый год, пока всё строилось, мы питались в ресторане. Пришёл, заказал, что хочешь, поел, отдал чек и пошёл. Любой вопрос решался в секунду – я такого нигде не видел. Все условия, только играй!

Первые три месяца я просто летал – как вторая молодость. Но в сборной на чемпионате мира надорвал плечо. Доиграл, вроде закачали, всё нормально. А потом в матче македонского чемпионата дорвал две связки и выпал на семь месяцев. Вот это было тяжело – я был постоянно один. И как раз в это время умер отец.

– Почему под конец карьеры перешли в «Войводину»?

– Двухлетний контракт с «Вардаром» закончился. Наверное, исходя из моего здоровья, возраста решили его не продлевать. Тренер решает, с кем ему работать, и отвечает за результат – у меня тут никаких обид нет. Согласился на годик за неплохие деньги поиграть в «Войводине» – помочь команде остаться чемпионом. К тому времени Сербию я тоже неплохо изучил.

– Там тоже всё было на высшем уровне?

– О, я как будто вернулся в прошлое – в воронежские времена. Чтобы вы понимали, в «Вардаре» перед тренировкой нам писали, в какой форме ты должен прийти. У каждого игрока коробка с экипировкой – куча тренировочных маек, одних только носков пар 50 разного цвета и размера. А игровой формы у нас на руках не было – за неё отвечал конкретный человек, который ездил с командой. Ты отыграл, снял, кинул в корзину и забыл. Потом заходишь в раздевалку, и в шкафчике – именном, с твоим номером и фамилией – висит чистая форма… В «Войводине» тренировались кто в чём, раздевалка – кто куда сел. И отношения в команде другие. Даже не знаю, как это объяснить. Но люди, которые играют на максимальный результат, ведут себя по‑другому. Даже в раздевалке.

– После года в Сербии сразу поняли, что пора заканчивать, или были варианты?

– Предлагали ехать в Азию. Я неплохо себя в «Войводине» проявил, но уже настолько поломанный был, что дальше не смог бы тащить – всё‑таки семь операций перенёс. Не было смысла подставлять ни себя, ни команду.

Выпали все

– Отдельная история – сборная России. Помните первый вызов?

– 1997 год. Ещё в марте я был в юношеской сборной, в июле поехал на чемпионат мира с молодёжкой, а в ноябре меня уже вызвали в первую сборную. Я, конечно, тогда просто ошалел. Ещё играли Олег Кулешов, Сергей Погорелов, Эдуард Кокшаров – они были старше меня на четыре года, но уже многого добились, становились чемпионами мира. К сожалению, я не попал в 2000 году на Олимпиаду в Сидней, но там и конкуренция была высочайшей. Да и на Играх важно не только выше прыгать и сильнее бросать, а ещё и морально быть готовым.

– Чем принципиально отличается в моральном плане Олимпиада от того же чемпионата мира?

– С одной стороны, соперники те же. Но сама атмосфера в Олимпийской деревне особенная. Там ты можешь встретить людей типа Леброна Джеймса или ещё кого‑то, кого видел только по телевизору. Попадаешь в ступор. Вот в Афинах я оказался в одной команде с Сашей Тучкиным, Андреем Лавровым, которые ещё Олимпиаду в Сеуле выигрывали, когда я ребёнком был. Это серьёзные вещи.

– С каким чувством вспоминаете афинскую бронзу?

– Однозначно ехали побеждать, хотя фаворитами нас не считали. Да и групповой этап это показал – мы еле-еле вылезли в плей-офф с 4-го места. Учитывая такой расклад, итоговый результат вроде бы классный – бронза. А с другой стороны, когда останавливаешься в шаге от финала, есть какое‑то огорчение. В полуфинальном матче против немцев мы провалились. Я потом смотрел статистику – из игры выпали все. И потерь куча, и незабитых мячей. Промазал раз, промазал два – и психологически команда надломилась, вообще всё мимо полетело. К сожалению, в спорте так бывает.

– Эта медаль стала последней для сборной России в мужском гандболе. Как думаете, почему?

– 1990-е годы – какой там гандбол, кому это нужно было? В 2000-м в Сиднее олимпийское золото выиграли воспитанники ещё советской школы, а после Афин, по мере ухода того поколения, наш гандбол опускался всё ниже. Как ни крути, этот спорт не так популярен, как баскетбол или футбол, в который будут вкладывать в любом случае. Гандбол же очень зависим от общего состояния экономики в стране. В конце 90-х – начале 2000-х уехало много игроков и, что очень важно, тренеров. Мы растеряли кадры, застопорились и остались позади, а Европа и мир ушли вперёд. Всё закономерно.

Я до 35 лет играл в сборной не потому, что такой великий – просто не было никого на эту позицию. Это плохо, должна быть конкуренция. А откуда игроки возьмутся? Их должны сначала детские тренеры подготовить, а для тренеров надо создать условия. Гандбол должен поддерживаться государством. Должна работать система интернатов, отбора игроков, иначе не будет ничего. Начинают проигрывать юношеские команды, затем молодёжные, и удивительно ждать чего‑то выдающегося от взрослой команды. Психология победителей не вырабатывается без побед.

Никаких прогнозов

– Следите ли сейчас за белгородским гандболом, командой «Технолог-Спартак»?

– В Белгороде был в 2017 или 2018 году, ездил даже на одну игру. Так же я в близком контакте с воронежцами – обе команды в Высшей лиге играют. Воронеж вроде бы собирается в суперлигу выходить.

В Белгороде хорошая школа и игроки, многие местные воспитанники играют в других городах. Были бы деньги, их можно было бы вернуть и играть в суперлиге. А своя школа подпитывала бы команду. Сергей Иванович Крамской (тренер команды «Технолог-Спартак» – Прим. ред.). – энтузиаст, выбивает где‑то какие‑то деньги. Но для серьёзных задач нужен серьёзный бюджет, инфраструктура.

– Почему никто из местных ребят пока не превзошёл ваши достижения?

– Думаю, ещё появится белгородский парень, который будет лучше. У меня было большое желание, и повезло, что в жизни встретились хорошие люди. В спорте вообще многое от везения зависит. Бывает, попадётся тебе тренер, которого ты как спортсмен устраиваешь, и вы всю жизнь идёте вместе, всего добиваетесь. А бывает, что не попадается. Ты вроде и хороший игрок, но дальше не продвинулся, остался середнячком или вообще закончил с гандболом. Никогда не знаешь, куда выведут жизненные перекрёстки. При этом нужно быть профессионалом. Я, кстати, часто относился к себе непрофессионально.

– Тем не менее карьера у вас получилась яркая.

– Чемпионом мира не стал. Но мне жаловаться грех: поездил по свету, сыграл на семи чемпионатах мира и Европы, на двух Олимпиадах был.

– Вернётесь ли вы когда‑нибудь жить в Россию?

– Хотел бы вернуться – всё‑таки это моя родина. Но сейчас я не только за себя отвечаю. Есть семья, дочь, которая родилась не в России. В 2013 году, если бы мне кто‑то сказал, что я уеду в Македонию, там женюсь, и у меня будет ребёнок, я бы ответил: «С ума сошли?» Хотел просто поиграть немного и домой. Однако уже 9 лет здесь. Поэтому с тех пор я ни от чего не зарекаюсь и никаких прогнозов не делаю.

Беседовал Сергей Белых